Ваш надежный источник

Начавшаяся после поражения персов в первой русско-персидской войне спокойная жизнь в Карабахе служила увеличению материального благосостояния семьи армянских меликов юзбаши Атабековых, занявшихся восстановлением своего родового гнезда села Касапет (Кусапат - прим), куда из-за гонений персиян был вынужден бежать святейший Патриарх и Католикос всех армян Ефрем. Об этом в своем фундаментальном исследовании «Первые добровольцы Карабаха», изданном в 1902 году в Тифлисе, пишет «Нестор истории Кавказа», военный историк, генерал русской армии В. А. Потто, добавляя, что, покинув патриарший Эчмиадзинский престол, Католикос всех армян Ефрем был вынужден искать защиты и покровительства в русских пределах.

«Горька была жизнь этого маститого старца. Вызванный на патриарший престол по смерти великого страстотерпца Даниила в 1808 году, в эпоху осады Эриванской крепости графом Гудовичем, он, несмотря на поддержку Аббас-Мирзы, подвергался беспрерывным оскорблениям со стороны персиян, которые, по выражению архиепископа Нерсеса, подобно львам и тиграм, врывались в святой монастырь, грызли патриарха и терзали монахов», - пишет Потто.

Видевший в Эчмиадзинсксом храме только источник своего обогащения алчный Мамет-хан Эриванский, игнорируя фирманы персидского правительства, притеснял армянских священнослужителей, в результате  храм «был совершенно разграблен».

«Унижение патриаршего сана дошло до того, что в 1821 году, когда патриарх, облеченный в пожалованный ему русским государем орден, приехал к сардару в день Науруза, чтобы поздравить его с праздником, то разгневанный хан объявил, что если он осмелится явиться к нему еще раз в русских орденах, то будет повешен на их лентах», - пишет Потто, отмечая, что именно это обстоятельство и вынудило Ефрема бежать в Карабах через Нахичеванский хребет.

Однако внезапное появление столь важного духовного лица, как Патриарх в русских пределах было чревато не только политическими последствиями, но и  предвещало «еще более горькую участь, которой мог подвергнуться святой Эчмиадзин». В результате Ермолов вынужден был просить его святейшество возвратиться назад, чтобы этим успокоить персиян.

На что Ефрем ответил: «Гонения, воздвигнутые эриванским ханом при старости лет моих на меня и на патриарший престол, заставили меня возложить последнее упование мое на милосердие русского Государя; а потому не допустите быть тщетной надежде нашей, с которой при моей семидесятилетней старости принужден был в такое зимнее время, претерпев многоразличные беспокойства, пройдя горы и ущелья, повергнуть себя под покровительство Его Величества, ибо, куда же приличнее было бы нам прибегнуть, или на какое государство положиться».

О неожиданном прибытии в русский предел Патриарха Ефрема и его желании направиться в Тифлис Ермолов счел нужным поставить в известность министра иностранных дел Российской Империи графа Нессельроде. В своем письме министру Ермолов отметил, что «не считает возможным исполнять желания» Ефрема, поскольку  «склонное к подозрениям» на счет русских персидское правительство могло бы прийти к выводу, что патриарх вызван русскими и что те скрывают «какие-нибудь важные намерения».

Потто отмечает, что «в Петербурге взглянули на это дело так же, как Ермолов». И в результате Ефрему заявили, что «русское правительство не может и не имеет права держать его в своих границах в сане патриарха, а может только признать его за простого монаха и в сем звании, оказывая соответственное уважение, позволяя жить ему, где он пожелает».

Ефрем из опасения нападок персидского правительства решил сложить с себя патриарший сан и приготовился провести остаток своих дней в армянском монастыре Сурб-Ншан, находившемся в Ахпате, куда выехал 17 августа 1822 года, что «вызвало в Эривани большое смятение, объясняемое Ермоловым тем, что с отъездом католикоса из Персии иссякли доходы Эчмиадзинского монастыря, стекавшиеся в него с разных сторон, а следовательно, и средства к удовлетворению алчного корыстолюбия сардара».

Эриванский хан требовал от Ермолова возвращения Ефрема и даже угрожал, что изберет и посадит на его место нового патриарха. На что Ермолов ответил хану: «Ваше высокостепенство, конечно, забыли, что признание патриарха зависит в числе прочих и от моего Императора, а избрание принадлежит к правам всего армянского народа, не в одной Персии пребывающего». Как пишет Потто, довод Ермолова был так убедителен, что «сардар примолк». Однако была опасность, что сардар для достижения цели может пойти на насилие: пошлет шайку в Ахпатский монастырь, где находился патриарх, чтобы выкрасть его и силой увлечь в Эчмиадзин.

«Опасения эти были настолько сильны, что полковнику, князю Севарсамидзе, командовавшему войсками на Эриванской границе, было предписано принять все меры осторожности, окружить патриарха преданными людьми и не пропускать по дороге в Ахпат ни одного персиянина», – пишет Потто.

Относительное спокойствие, воцарившееся в регионе, вновь было нарушено летом 1826 года, когда без объявления войны «персидские полчища» внезапно вторглись в русские пределы, став угрозой, прежде всего, для беззащитного армянского населения.

Отметим, что исследование Василия Потто «Первые добровольцы Кaрaбaхa в эпоху водворения русского владычества (мелик Вaни и Акоп-юзбaши Атaбековы)», посвященное истории рода Атабековых, основано на разнообразных источниках, что позволило автору наиболее точно описать историю и образ отважных армянских добровольцев из старинной армянской династии Атaбекянов, а также осветить период вхождения Восточной Армении в состав Российской Империи и исторические события первой четверти XIX века.