Ваш надежный источник

После подписания Гюлистанского мира вседозволенность, бесчинства и беспредел стали настолько укоренившимися принципами поведения в ханстве, настолько устоявшейся нормой правления, что все усилия сардара показать русскому посланнику «мирный, спокойный город» были обречены изначально. Об этом пишет армянский журналист и исследователь Арис Казинян в своей книге «Ереван: С крестом или на кресте», являющейся попыткой фиксации и осмысления чрезвычайно пестрого спектра процессов, прямо или опосредованно слагавших характер развития данной территории, предопределив неизбежность превращения именно Еревана в главный центр Восточной Армении, а позже – в столицу восстановленного армянского государства.

В частности, Грибоедов «обращает внимание на публичную ритуальность форм и способов выражения воли сардара», характер решения вопросов: «например <…> о притеснении наших купцов, высокостепенный был кругом не прав, притом изложил, составленную им самим, такую теорию налогов, которая не думаю, чтобы самая сносная для шахских подданных, вверенных его управлению. И все это говорилось при многолюдном сборище, чье расстроенное достояние ясно доказывает, что польза сардаря не есть польза общая».

Он также описывает «способы наказания виновных», очевидцем которых был сам. «Недавно одного областного начальника, невзирая на его тридцатилетнюю службу, седую голову и алкоран в руках, били по пятам, - разумеется, без суда. В Европе, даже и в тех народах, которые еще не добыли себе конституции, общее мнение по крайней мере требует суда виноватому. Криво ли, прямо ли судят, иногда не как хотят, а как велят, - подсудимый хоть имеет право предлагать свое оправдание. Всего несколько суток, как я переступил границу, и еще не в настоящей Персии, а имел случай видеть уже не один самовольный поступок <…> И эта лестница слепой власти здесь беспрерывно восходит до бека, хана, беглер-бека и каймакама и таким образом выше и выше», - цитирует Грибоедова Казинян.

Грибоедов также цитирует слова сардара в отношении притесняемых им и его властью армян, которым «поделом», ибо они не смеют «осуждать верховного их обладателя».
«Вместе с тем следует обратить внимание и на другой нюанс: скверное расположение духа, в котором пребывал Грибоедов при первом посещении Еревана (впрочем, как и на всем своем пути из Тифлиса в Тегеран), не помешало ему выделить в политических границах Персидской державы страну Армения. Он вновь обращается к Арарату и пишет также о другом: „Еще теперь слышу, как хрупкий снег хрустит под ногами наших лошадей; во всякое другое время быстрая Занги в иных местах застыла, в других - медленно пробивается сквозь льды и снега под стены Эривани <…> Сторона, благословенная летом в рассказах и описаниях, в это время и в эту погоду ничего не представляет изящного. Арарат <…> теперь он скрылся от нас за снегом, за облаками. Земля здесь гораздо возвышенней Грузии и гораздо жарче; один хребет гор, уже от Тифлиса или еще прежде, отделился влево, с другим мы расстаемся, - он уклоняется к западу; все вместе составляет ту цепь, которую древние называли Тавром. Не знаю, отчего у меня вчера во всю дорогу не выходил из головы смешной трагический стих: “Du centre des deserts de l'antique Arraenie” (“Из средины пустынь древней Армении”)”», - пишет Казинян.

Причем, самое главное, согласно Казиняну, Грибоедов называет Ереван «армянской столицей», о чем тот пишет в письме Бегичеву: «Мы пребываем в армянской столице, Эривани».  

В тот период Персией правил Фетх Али-шах из тюркского Каджарского дома. Большую роль в управлении государством играл его второй сын, крайне амбициозный деятель, намеревавшийся возродить былое величие шахской империи, престолонаследник Аббас-Мирза, который еще юношей командовал персидской армией в Русско-персидской войне 1804-1813 гг.

«Осенью 1821 г. Аббас-Мирза (воспользовавшись, кстати, и разрывом российско-турецких дипломатических отношений) вторгся со своим войском в Османскую империю, занял Западную Армению и дошел до Эрзрума. Тем не менее, кампания оказалась неудачной (уже летом следующего года османская армия стала постепенно теснить персов; к тому же вспыхнула эпидемия холеры, вынудившая принца отвести силы). По подписанному в Эрзруме миру, прежние – установленные еще в 1639 г. – границы, остались неизменными», - пишет Казинян.

Аббас-Мирза, тем не менее, не отказался от своих амбициозных намерений и с иностранной помощью он приступил к комплектации новой армии, причем британские круги явно подталкивали Персию на военное противостояние с Россией, что вполне отвечало аппетиту самонадеянного принца. И в это же самое время активизировался вопрос о вероятном упразднении почти самостоятельного Ереванского ханства, где даже власть сардара считалась наследственной.

«Вопрос в том, что несмотря даже на чудовищные - по масштабам и изощренности - формы притеснения христианского населения, сам факт существования отдельной администрации вселял в сердца ереванских армян надежду на избавление от персидского ига (позволял строить перспективы в связи с новой войной), так как именно отдельные ханства (Карабахское, Шекинское, Ширванское  и т. д.), как правило, и становились самостоятельными предметами русско-персидского военного оспаривания. Это очень важный нюанс. Очевидно, что упразднение ханства послужило бы дополнительным стимулом для оттока армянского городского населения – процесса, который и так протекал весьма интенсивно в пост-гюлистанскую бойню», – пишет Казинян.

Между тем, российско-персидские переговоры зашли в тупик, поводами к чему послужили следующие два события. Во-первых, неожиданно скончался воспитатель принца Бизрюк-Мирза, который не только оказывал на своего воспитанника сильное воздействие, но и добивался скорого урегулирования споров с Россией.

Престолонаследник попал под влияние тавризского муштенда Мехти-Мирзы – фанатика, убеждавшего принца в том, что малейшая сговорчивость по поводу границ уронит его в глазах народа, и настаивавшего на необходимости «оружием смирить гордость России, возвратить потерянные Персией области».

Во-вторых, скоропостижно скончался в Таганроге император Александр I. Некоторая неопределенность в вопросе престолонаследия растянула процесс передачи власти в России, чем как раз и решил воспользоваться Аббас-Мирза. В «междуцарствие» он вновь появился в Ереване.  Появление персидского престолонаследника в Ереване обострило напряженность в отношениях между Петербургом и Тегераном.

«Воцарение Николая I не отразилось на настрое персидского престолонаследника, который даже не признал императора. В случае новых вылазок в ответ царь распорядился преследовать персидские отряды и атаковать их непосредственно на территории Персии. Вместе с тем Николай I развернул достаточно активную дипломатическую деятельность, в частности направил в Ереван миссию армянина Ефрема Ковалева, а в Тавриз – нового посланника, князя Александра Меншикова (правнука Александра Даниловича Меншикова). Впрочем, эта попытка предотвратить скорую войну была обречена изначально», - пишет Казинян.

Продолжение следует.

Напомним, что книга Ариса Казиняна «Ереван: с крестом или на кресте» рассказывает об общественно-политической истории Еревана и ереванской местности (как среды обитания) с периода провозглашения христианства по начало XIX в. В книге, помимо демонстрации основанных на архивных документах и источниках исторических фактов, рассматриваются основополагающие тезисы азербайджанской историографии и пантюркистской идеологии, призванной, фальсифицируя историю, как армянского народа, так и народов региона, присвоить их историческое, культурное и духовное наследие.